Новый рассказ

СЕГА ТОРОПИЛСЯ

Сега торопился, но, выйдя из подъезда, увидел лежащего на земле мужика. На вид лет шестьдесят, может, больше, та самая группа риска, о которой без остановки говорят все в эти дни. От этой группы Сегу номинально отделяла пара десятков лет, но его астма стирала эту разницу. До этого он видел только новостные сводки в интернете, кадры из зарубежных больниц: все эти неподвижные или тяжело дышащие люди. У него в городе тоже стали появляться люди в масках, а всякую машину скорой помощи прохожие провожали любопытными взглядами. Этот пенсионер был деталью нового пейзажа. Сега подбежал, схватил его за руки, зачем-то потряс их, приговаривая:
– Мужик! Эй, мужик, слышишь меня?

Энергично потёр его ладони, похлопал по ним, потом стал щупать пульс на запястьях. Он понятия не имел, как это делается, только видел в кино, что нажимать надо где-то там. Не нашел. Потом потрогал на шее, отметив про себя, что шея в обхвате раза в два больше его собственной. Ничего. Тогда попробовал послушать дыхание. Мужик издал звук, похожий на храп.
– Хорошо, очень хорошо, – натужно приговаривал Сега, пытаясь оттащить его к лавочке.

С огромным усилием он взвалил толстяка на лавку, усадил и, продолжая разговаривать с ним, стал обыскивать карманы. Первым делом он хотел найти телефон, чтобы позвонить каким-нибудь его родственникам, а если телефон заблочен – набрать 112 и вызвать скорую. На своем телефоне деньги кончились ещё позавчера, он годился только для домашнего интернета и игры в шарики в метро.

Ещё Сега надеялся найти сальбутамол или любые другие намёки на астму, он тогда знал бы, что делать. Или что-то вроде валидола. В общем, искал какой-то способ помочь, хотя в лекарствах толком не разбирался. Валидол вроде под язык. Он хоть дышит вообще?

– Помощь нужна? Он в сознании? – Сегу окликнула женщина с дороги. Он резко обернулся. Взрослая тётка, аккуратная вся такая, но не модная, а типа интеллигентная, как из советских фильмов.
– Не отвечает. Вроде живой. Глазами шевелит немного, но непонятно...
– Может "скорую" вызвать?
– Вот, мобильник нашел. О, не заблочен. Так, набранные. Вот, Света какая-то, сейчас позвоню.
– Я "скорую" пока вызову.
– Вызывайте.
Сега набрал номер, молодой женский голос недовольно ответил:
– Я на работе, давай быстрее, чё надо?
– Я просто прохожий, звоню с телефона вот этого мужчины, – Сега не понимал, как объяснять происходящее, но быстро сообразил, что затягивать не надо. – Он, в общем, живой, но как бы, это... как будто не в сознании.
– Где он?
Сега назвал свой адрес и добавил:
– ...может, какие-то лекарства у него есть, принять надо?
– Он пьяный? – раздражённо спросила женщина.
– Не знаю, – растерялся Сега, – вроде не похоже. Не пахнет...
С тем же вопросом подошла Интеллигентная, дозвонившаяся в скорую:
– Они спрашивают, он пьяный? – прикрыв трубку рукой, полушёпотом уточнила она.
Сега стал раздражаться, но внешне постарался не показать этого:
– Не знаю я! – всё равно вышло, будто бы он огрызнулся.
– Запах от него есть? – нетерпеливо спросил женский голос из телефона мужика.
Брезгливо понюхав дыхание, Сега вроде и уловил что-то похожее на оттенок спиртовых паров, но никакого отчётливого запаха не услышал. Мужик к тому времени задвигал глазами и стал нащупывать что-то рукой по карманам, но быстро переключился на разглядывание часов на руке.
– Вроде не пахнет, – ответил Сега в трубку и сам не понял, соврал он или нет.
– Можете поднять обе руки? – спросила интеллигентная.
– Улыбнуться можете? – спросил вдогонку Сега, громкостью вопроса как бы перебивая тётку, ему было неприятно, что про инсульт первый догадался не он.

Мужик не реагировал, постоянно уводя глаза от взгляда Сеги, то на часы, то в сторону, то под веки.
– Я сейчас на работе, подождите, я перезвоню, – сказал голос из трубки.
Перезвонила мама, так и высветилось на экране дешёвого смартфона. Сега внутри себя презрительно фыркнул, глядя на крупные квадраты пикселей.
– Он что, опять пьяный? – спросил старушечий голос.
– Я не знаю, вроде нет. Вроде не пахнет.

Он хотел привычно огрызнуться на это "опять", но стушевался перед возрастом и уверенностью тона. Его бесило это слово, вечно сопровождавшее упрёки жены или начальства, а тут он его выслушивал и вовсе незаслуженно: какое "опять", если он впервые видит этого мужика?

Далее было выяснение их местонахождения, мама мужика уже одевалась и собиралась идти к ним. Пока Сега объяснял, где они находятся (бабка жила где-то рядом, но не знала номеров окружающих домов), успел распсиховаться. Он, оказалось, тоже не знает нумерации зданий на районе, но хотя бы умеет пользоваться картами. Как только разговор был окончен, он, ничего не спрашивая, отдал телефон мужика стоящей поодаль интеллигентной тётке и ультимативно отрезал:
– Сейчас его мать придёт. А мне на работу пора.

Нервной походкой удаляясь в сторону метро, он почти вслух злился. Сейчас уже вся эта ситуация его просто бесила. Он клял на чём свет стоит этого мужика, его маме, должно быть, лет восемьдесят, а она сейчас будет возиться с этим куском мяса, который только и может, что еле ворочать глазами и руками. Бухой до полусмерти уже в десять утра. И, видимо, это не редкость, неспроста эта чехарда женских вопросов: он пьяный? Скотина.

Но это Сега объяснял сам себе. Под этим разговором шевелилась другая, глубинная, причина раздражения. Он узнавал в движениях его глаз бессильную досаду, понимание того, что сейчас будет череда вопросов, обвинений, ругани. Сам он точно так же выгуливал взгляд по всем доступным углам, когда заваливался домой пьяным, гораздо пьянее, чем ему казалось. Жена с порога устраивала выволочку, а он быстро сдавался, когда понимал, что слова вязнут во рту. Тогда он просто водил глазами по сторонам, сидя на тумбе в коридоре, и надеялся, что это закончится поскорее. В такие моменты он всегда думал одно и то же: неужели непонятно, что он сожалеет о происходящем и, будь бы его воля, он бы моментально всё исправил, протрезвел бы сию минуту и стал бы хорошим. Но он же не может, это невозможно, он просто заложник ситуации, зачем сверлить его теперь? Сказать этого, впрочем, не мог, а наутро и сам не понимал этих доводов, свинья и свинья, что тут оправдываться. Но это уже было не важно, жена всё равно не разговаривала с ним.

Он понимал этого мужика, знал всю цепочку причин и следствий, поэтому тревога за человека в беде быстро сменилась ненавистью к слабаку в собственном капкане. Подобную ненависть к себе он сдерживал стройным набором объяснений своего поведения, в сумме всех заключений он был хорошим человеком. Мужик же словно открыл перегруженный шлюз, накопленная черная вода хлынула на него, оставшегося там на лавке у подъезда.

Сегу почти трясло, но истинную причину злости он стыдился подробно разглядывать. Он надеялся, что мужик ковидный и Сега заразится от него. Как только он увидел лежащее тело, он сразу поверил в это, по сути именно это и стало причиной его рвения, похожего на сознательность и готовность прийти на помощь. В результате только испачканные об этого алкаша брюки. А Сега хотел не запачкаться, а умереть.

В продуктовом возле метро он купил чекушку водки и банку колы с изображением какого-то пидора из ютюба. В ютюбе он уважал только одного человека, лысого
политолога, который уныло, но в целом доходчиво объяснял ему, кто виноват. Лысый был похож на его соседа в родном городе, пропащего алкоголика, поэтому Сега так и обращался к нему, когда включал очередной выпуск:
– Здоро́во, поллитролог! – и коротко смеялся своей доброй шутке, делавшей его и мужика на экране вроде как приятелями.

Всех остальных в ютюбе он ненавидел, и его бесило, что их портреты теперь стали печатать на его любимых банках. Но сейчас было не до того. Сеге со злости хотелось выпить уже перед входом в метро, но на работе надо было взять наряд-заказ, а эта сука кладовщица точно станет принюхиваться, поэтому пришлось терпеть.

Хуй он клал на эту работу. В пятницу сказали, что склад работает до опустошения, новых поставок нет из-за карантина. Потом закроются, а откроются ли обратно – никто не знает. Но на неделю-другую работа есть и деньги заплатят. Пошли они на хер вместе со своими деньгами, дальше-то что делать? Пацаны на работе в открытую говорили, что придется идти грабить или воровать, но Сега сомневался. Это почти ничего не решало, от всего нового только хуже последние годы. Даже Машка, появившаяся как по волшебству, и та превратилась потом в проблему.

С ней они познакомились на шашлыках в День города, весь район тогда в парк вывалил. Ничего такая сначала была, всё заладилось. Дочке он понравился. Вторую они почти сразу заделали, Сега понимал, что надо закреплять новое положение. Особым успехом у женщин он никогда не пользовался, а тут такой вариант, да ещё и с квартирой. Сам он жил в общаге после того, как их с друзьями выперли из съемной комнаты, друганы уехали домой, да так и не вернулись, а снимать в одного ему было дорого и скучно. А тут разом всё переменилось.

Сега словно выиграл в лотерею и первое время смотрел на свою жизнь будто со стороны, этакий захватывающий киносюжет про победителя. У него в кармане ключи, они гуляют с коляской во дворе. Вместе ходят в магазин и покупают много непривычного. Хлопоты всякие. Жена берегла его и отправляла спать на кухню, сама оставалась с девчонками, когда мелкая орала по ночам. Он физически работал, ему надо было высыпаться.

Сега стал всё чаще бриться, у него расправились плечи, походка стала другой.
Машка была бухгалтером на удалёнке, вела несколько ИП и пару школьных столовых. После рождения мелкой она что-то там подсчитала и они взяли двушку в ипотеку, применив как-то там материнский капитал. Сега толком ничего не понял из её объяснений, но расценивал затею как удачную, всё в жизни было на подъеме, и двушка в этом новом мире казалась уже не фантастикой, а закономерностью. По деньгам это было приемлемо, только на работе пришлось брать больше наряд-заказов, а по складу передвигаться не привычной плетущейся походкой, а почти бегом. Взять рабочий темп семейных. Бригадир хвалил, но Сега стал уставать.

В его тридцать восемь новые нагрузки давались тяжело. Кажется, он вообще никогда не двигался энергично, а весь спорт в его жизни сводился к тому, чтобы пнуть обратно мальчишкам выкатившийся с площадки мяч, всякий раз с молодцеватым подскоком, но почти всегда куда-то в сторону.

Уставать ему было куда привычнее, чем напрягаться. Проблему усталости всегда решал легко, выпивая с друзьями или просто сам с собой. Но эта модель плохо встраивалась в новую, семейную, жизнь. Сега скандалил, оправдываясь:
– Впахиваешь, как на каторге, а что в ответ? И что, что пьяный?! Пришел сам? Сам! Деньги принес? Принес! Что мне, расслабиться нельзя?! Я подохнуть должен на этой работе что ли?
Крики заканчивались затяжным молчанием. Оба закрывали рот по приказу друг друга, так и жили с закрытыми ртами. Не разговаривали, не целовались.

Всё росло: девчонки, расходы, цены, напряжение. Не росли только Сегина выносливость и зарплата. Машке он обещал, что станет бригадиром, но его простая мечта не сбывалась, не сбылось и обещание. Сега всё больше пил. Домой идти не хотел никогда, не только с
работы, но даже из магазина. После выноса мусора – долго курил у подъезда, изминая узловатыми пальцами сигаретный фильтр, уставившись в точку на асфальте.

Семейная жизнь перестала быть доброй сказкой, как только возникли проблемы. Поначалу Сеге нравилась новая ответственность, нравилась новая нагрузка – всё нравилось, с чем он мог справляться. А вот проблемы не понравились. Они не решались, они накапливались.

Сега хотел умереть. Не осознанно. Сначала он заметил, что который раз в метро смотрит на рельсы и понимает, что один прыжок под поезд разом решит всё. Баскетбольное кольцо на школьной площадке у дома стало выглядеть как странная такая виселица. Подолгу принимая ванну, он всякий раз вспоминал кадры из кино: красная вода, неподвижное тело. Но всё это требовало решения, поступка. А Сега не хотел так. Сбило бы машиной, но если только неожиданно, так нет, он боялся машин и всегда вертел головой, когда собирался переходить дорогу. Других несчастных случаев он не представлял. Разве что ограбить захотят и убьют. Только какой дурак решит его грабить?

И тут этот вирус. Сначала он возник как зарубежная новость, потом, переместившись в страну, засел в голове как шанс. Никаких сложных решений он не требовал, его нужно было только подхватить. Дело нехитрое – продолжай ходить на работу, контактируй, руки не мой – никаких усилий, в общем. Машка возникала – "чё тебе эта работа, сиди дома, перезаражаешь и меня, и девок!".

У Сеги был нормальный аргумент: надо работать, ипотеку платить. Он чуть ли не впервые в жизни оказался в беспроигрышном положении – всё работало на него, все ходы были крыты наперёд.

Поэтому он так и обрадовался этому лежащему у подъезда мужику, жертве заразного вируса, как ожидал Сега. Стал бы он таскать какого-то алкаша? Да ни за что! Теперь его бесило, жутко бесило, что это просто алкаш, а не погибающий ковидник. Из-за него он теперь опаздывает на работу, но пошли они в жопу, если не он, то пусть сами разгребают этот сраный склад, а он бегать не нанимался, сколько успеет, столько успеет, один хрен закрываться. Платить только чем теперь? А, к черту! – Сега достал из кармана чекушку и прямо в полупустом вагоне выпил половину.

Через несколько дней он свалился с температурой и кашлем. Машка перепугалась, ревела и ругала его через закрытую дверь. Сначала он огрызался, но быстро наговорил лишнего. Жена замолчала и стала медленно превращаться в ненужную открытку из прошлого.

А он был словно влюблен в свою болезнь, с удовольствием отмечал растущую температуру, будто это было его личным достижением. Смерть всё ещё была новостным сюжетом про других, но между ним и всеми проблемами уже обозначилась стена. У него было оправдание, ведь если внутри он давно послал всё к чёрту, то снаружи-то был жертвой. Идеально.

Приехала "скорая", и врачи в повязках на лице забрали его в больницу. Он ещё мог идти сам, но кружилась голова, да и вообще как-то обессилел. И всё равно через небывало паршивое самочувствие испытывал что-то вроде триумфа, весь путь до палаты был для него сродни восхождению на трон или какой-нибудь пьедестал. В больнице творился какой-то бардак, постоянно все бегали, у врачей глаза измученные, у больных испуганные. Одному ему было не страшно, и он чувствовал превосходство над окружающими. Уже тяжело дышал, адски болела голова, но он ощущал себя раненым в бою, героем одному ему понятной войны. Он решил и всё свершилось.

Ночью его перевезли в отделение реанимации и подключили к ИВЛ. Тело пыталось выкарабкаться откуда-то, мысли путались, ему казалось, что его готовят то ли к погружению, то ли к взлёту и вот-вот должно что-то произойти, какой-то старт. Два огромных белых кота встали тяжёлыми лапами ему на грудь и неподвижно изучали его в звенящей тишине, смотрели откуда-то из-под потолка, два рыжих кота проваливались лапами в его хрипящую грудь, два чернеющих кота, и тишина гудела всё сильнее.